В особенности верлибры

К ночи похолодало: плюс два, по ощущениям минус четыре. По ощущениям - отпуск был взят не тогда, был бы сейчас -  домой не тащиться бы ввечеру. Птицы сидят по гнёздам, и всякая лиса имеет нору,  а ты мёрзни, волчий хвост. Ноябрь декабрю - лёд и олово; ярче, ярче на небе звёзды, знай ходи да поглядывай. Чёрная невеста, потерявшая голову, всматривается в глубину квартала. Ветер рвёт и развевает платье. По ощущениям - хватит, оставьте её в покое, всё кончилось, настали зима и тлен; нет и не будет больше свадеб, уберите уже с улицы манекен.  Время такое,  только и смотри,  чтоб из живых не разжаловали, ты же знаешь, олово и лёд не разжалобить. Тихо сиди, тихо, не привлекая внимания, не то тебя заберёт Самайн. Самайн своё возьмёт, ты же знаешь. А лучше езжай-ка за город, платок на плечи,  сиди у печки, урчи, вяжи чего-нибудь; эта зима продлится до морковкина заговенья, а ты живи потихонечку, за городом оно легче. . . . Светлой нежностью ещё раз нальется спокойное, плавное, а если присмотришься, то увидишь, как в углу по шву что-то капает. Будут завтра бить в колокол, разговляться и праздновать. Страшно-странно, что завтра - уже сегодня, да и тебе вполне радостно. Люди красивые и некрасивые нужны вместо улицы, но иногда друг для друга вы - человеки в окне автобуса. Воображаемый ты танцуешь вальс расставания. В горле колется. Ты-настоящий сжимаешь конверт и немного волнуешься. Не потерпишь до дома, рвешь его прямо здесь, в людности, без жалости жертвуешь шансом поярче прочувствовать. Но водитель - дурак, и дороги слишком ухабисты, пляшут буквы и слова не хотят показывать. Ну и ладно. Ты дома - дома проще вчитаться. Тут и света побольше, и обстановка располагает задуматься, и, кстати, тепло. Но вот зрение подвело - и буквы опять не хотят поддаваться. Странно. В прошлое минут на 15 назад - уже пиво пресное, и спички не жгутся, и все в лучших традициях Кинга. Впрочем, книгу лучше используй как пресс. Вон, погляди, газировкой капнул на что-то бумажное, а оно кажется, важное. Так хоть ровное будет, пусть и липкое. Но из некоторых грустных писем как не скручивай песню не выжать, а текст не читался бы даже если б на страницу ничего не пролили, останется только на поле закорючки сеять и их же жать, а строки черпать не из жизненного, а из книжек. . . . Теперь поди его сыщи по остывающей золе А ты горстями рассыпал его любому на земле. И был твой бисер ярче звёзд, и разгонял любую тьму, Но оказался незачем, не пригодился никому. И вот тогда в истоках вод блеснуло чаши серебро А ты свой бисер собирал в большое ржавое ведро И даже в ночь, когда их сон твоя прорезала труба Они кричали ты верблюд, они видали два горба. Ты пролезал через ушко, танцуя на конце иглы. Ты бил сверкающим челом об их судейские столы. Ты показал им свет зари - они не видели его И даже два твоих крыла не убедили никого. Они кричали там внизу, они несли с собой тавро, А ты летел, держа в руках большое ржавое ведро. И никому ни перед кем отныне бисер не метать Ведь ты унёс его с собой, а своего им негде взять. И там, где пламенем полыни будет выжжена трава Почти случайно уронил в траву десяток или два. И, оглянувшись, видел как легли мерцающим крестом Быть может, кто-то подберёт чтобы оставить на потом.